|
Это первый из трех обменов электронными сообщениями между двумя экспертами по интернету и законодательству о свободе слова. Довод выдвигает Дерек Бэмбауэр из Бруклинской школы права в Нью-Йорке. В данном материале контрдоводом ("Плохой закон, даже принятый представительной властью, все равно плох, и терпеть его нельзя") отвечает Ричард Эпстайн, сотрудник юридического факультета Чикагского университета в Иллинойсе.
Ричард Эпстайн – заслуженный профессор права по стипендии Джеймса Паркера Холла в Чикагском университете, где он преподает с 1972 года. Он также был старшим научным сотрудником по стипендии Питера и Кирстин Бедфорд в Институте Гувера с 2000 года и преподавал право в университете Южной Калифорнии с 1968 по 1972 год. В настоящее время является директором программы Джона Олина по праву и экономике. Профессор Эпстайн – автор многих книг, в том числе “Антитрестовские положения в теории и на практике: почему меньше значит больше”, “Передозировка: как чрезмерное государственное регулирование душит инновации в фармацевтике”, “Как прогрессисты переписали конституцию” и “Скептицизм и свобода: современное обоснование классического либерализма”. Резюме: Эпстайн отвергает тот акцент, который Бэмбауэр делает на процедуре принятия законов. Процедурная “беспристрастность”, считает он, может маскировать тот факт, что закон отдает предпочтение доминирующей группе. О законах, в том числе и о цензурных мерах в интернете, надо судить по их целям, а не по процедуре их принятия. Уважаемый Дерек, Думаю, вы положили отличное начало нашей дискуссии. Ваши познания о различных способах, которыми разные страны применяют цензуру в интернете, всеохватны и точны. По-моему, вы правы, признавая неумолимый факт: у всех стран имеется техническая возможность внедрять в интернет разнообразные фильтры. Они это и делают, и фильтры их в целом эффективны, даже если в мире найдется горстка умельцев, способных обходить их, по крайней мере время от времени. Но нам следует сосредоточиться на двух других вопросах: во-первых, в какой степени государства имеют право фильтровать интернет; во-вторых, как должны реагировать на эти ограничения частные компании, такие как Google. Вы полагаете, что трудно сказать, какие причины обоснованы, потому что страны фильтруют в интернете различные виды контента. Не уверен, что это так. Разве у нас одно отношение к китайцам, которые ограничивают политические высказывания, а другое – к людям в Мумбаи, которые блокируют высказывания лишь экстремистских индусских групп? Или третье – к французам, которые запрещают изображения групп, выступающих за превосходство белой расы? А как насчет решения Новой Зеландии блокировать детскую порнографию? И, уж конечно, решения США блокировать несанкционированное использование материалов, охраняемых авторским правом? Вот пять стран с пятью разными подходами. Но не нужно с ходу говорить “Каждому свое”. Почему-то ни одна из этих стран не заинтересована в блокировании котировок Нью-Йоркской фондовой биржи или результатов матчей в английской футбольной лиге. Поэтому мы должны чуть внимательнее присмотреться к этим обоснованиям, чтобы понять, можно ли в них уловить общую закономерность. Думаю, вы свернули на неверный путь, отказавшись от внимательного рассмотрения конкретных случаев. В вашей превосходной статье в Duke Law Journal вы утверждаете, что нельзя сказать, какие правила хороши или плохи, судя только по их содержанию. Поэтому вы предлагаете нам обратиться вместо этого к процедурам – как правительство принимало эти решения. Похожие процедурные доводы приводили три ведущих правоведа нашей страны – покойный Алекс Бикел, Джон Харт Илай, а в последнее время Джереми Уолдрон, оценивая уровень участия граждан и другие демократические принципы принятия решений. Я не согласен. Вся моя профессиональная карьера классического либерального ученого убедила меня, что мы должны судить о законах и других решениях правительства по их цели. Я уверен, что мы скорее можем найти верные принципы для оценки последствий законов, чем исходя из разнообразных механизмов принятия законов в разных странах. Не вижу оснований терпеть плохой закон, даже принятый в результате хорошей процедуры. В то же время не вижу оснований осуждать хорошие законы, которые случайно могут появляться на свет в результате менее демократичных политических процедур. Единственное спасение в этом споре между “что” и “как” заключается в том, что во многих случаях они пересекаются. Например, в Китае ни отсутствие демократических процедур, ни предполагаемое основание для закона – способствовать росту и процветанию Китая – не оправдывают политической цензуры. В то же время можно ли терпеть цензуру, которую навязало большинство после долгих и всеобщих политических дебатов, если мы знаем, что от такого результата выиграет только доминирующая группа? Например, не вижу ничего плохого в американском решении пресекать нелегальное распространение материалов, охраняемых авторским правом. Явно некорректно утверждать, будто принципы свободы слова требуют разрешать допуск нелегально скопированных материалов в нашу страну. Если позволить одному человеку забирать охраняемый материал у другого, это ослабит стимулы к разработке новых идей, предоставляемые законодательством об авторском праве. Я, конечно, согласен, что установленные сроки охраны авторских прав чрезмерны. Но если разрешить людям красть появившееся неделю назад новое произведение, защищенное авторским правом, это не решит проблему избыточной охраны. Два зла – чрезмерная охрана авторских прав и кража авторских прав – не отменяют друг друга взаимно. Интернет также создает “промежуточные” случаи, которые вызывают более сложные вопросы о свободе слова. Должна ли страна терпеть подстрекательские материалы, направленные на разжигание насилия, если прямой угрозы насильственных действий нет? Обычно на этот вопрос отвечают отрицательно: лучше подождать, поскольку предполагаемое зло может так никогда и не материализоваться. Но интернет создает новые опасности, и может найтись некая периферийная группа, которую фанатичные подстрекательства побудят перейти грань. Даже при моей обычной презумпции в пользу свободы слова интернет создает “серую зону”, которая может оправдывать блокирование подобных высказываний со стороны нестабильных стран, если они вряд ли смогут обуздать насилие, которое может при этом вспыхнуть. Важны социальные условия. Думаю, еще более обоснован запрет на детскую порнографию в интернете. Угроза эксплуатации конкретной группы детей усугубится, если у их эксплуататоров появится возможность сбывать свою продукцию более широкой аудитории. В данном случае при анализе необходимо задаться вопросом, какое из двух зол опаснее – порнография или ее цензура. И все же эти случаи подстрекательства и порнографии не отменяют предыдущих результатов. Соединенные Штаты правильно делают, предотвращая нелегальный импорт материалов, охраняемых авторским правом. Китайцы неправы, применяя цензуру. В первом случае верна выбранная цель, а средства ее достижения не являются чрезмерными. Во втором – правительственные цели неприемлемы, так что средства уже не имеют значения. Если мы можем осуждать китайцев, отсюда следует, что мы должны поддерживать компании, подобные Google, которые отказываются поддаваться политическому давлению. И главное – не так уж страшно, что Google преследует некие коммерческие цели, пока он действует правильно. Корректный анализ во всех случаях обязывает нас оценивать цели и средства правительственных действий. Как принимаются законы – не суть важно. Мы можем сказать лишь одно: демократически принятые законы в среднем с большей вероятностью дают лучшие результаты, чем законы, принятые авторитарными правительствами. Но в конечном счете состоятельность или несостоятельность закона определяется тем, к чему он приводит, а не тем, кто его авторы. Ричард
По материалам сайта Бюро международных информационных программ Государственного департамента США.
|
 |
|
|
|||||||||||||||
|
|||||||||||||||||